– Вы изволили отдать приказ, милорд.
– Я приказал взять Дойл, генерал-полковник! Но ни слова не говорил о штурме.
– Осада очень замедлила бы наше продвижение, – это граф Лиллидей вступился за старого боевого товарища. – Штурм позволяет быстро убрать угрозу и продолжить наступление. И я должен сказать, милорд, что данный штурм был произведен весьма искусно, по всем правилам тактики.
В иной день Эрвин рассмеялся бы, но сейчас настроение не располагало к веселью. Первым, что он увидел, прибыв в Нижний Дойл, были покойники. Аккуратные ряды тел, укрытые плащами: черные – кайры, серые – греи. Эрвину предложили прочесть над ними молитву. «Завтра похороны, милорд: сожжение по походному ритуалу. Полковой священник проведет обряд, но для умерших будет честью, если отходную прочтете вы». Сожжение. Отходная. Еще двести человек на Звезде волею Эрвина Софии Джессики… И бойцы Дойла станут глядеть на погребальные костры со своих неприступных стен.
– Вторая!..
Скрип, стук. Груда камней – в небо.
– Осадная техника использована весьма умело, милорд, – продолжил Лиллидей, указывая на мертвые «черепахи». – Крепость очень трудна для штурма. Сложно придумать лучшую тактика, чем та, которую применил генерал-полковник.
– Вы совершенно правы, граф, – неторопливо ответил Эрвин. – Штурм произведен по науке, бойцы проявили храбрость, а полководец – мудрость. Меня смущает только одна крохотная деталь. Знаете, какая?.. Мы, тьма сожри, здесь, а не в замке! Вот что меня смущает! И сто девяносто восемь мертвецов – они тоже!
– Это небольшие потери, милорд…
– Неужели? Двести человек – это я и вы, граф, и вы, генерал-полковник, а также все наши родные, и прим-вассалы, и слуги! Как раз такое число наберется. Мало? Вы уверены?
Стэтхем потер бровь, зычно прокашлялся.
– Тем не менее, милорд, атаку следует считать удачной. Потери врага почти вдвое превышают наши, и это – при штурме крепости. Данное соотношение потерь является очень выгодным для нас.
– О, боги! Вы совсем ничего не понимаете?! – Эрвину не стоило бы повышать голос на полководца вдвое старше его. В глубине души Эрвин это понимал, но сдержаться не смог. – Это что, по-вашему, игра на счет?! Каждый труп врага – очко нам, так что ли? Мы им убили триста, они нам – всего двести. Мы победили, нам вино, цветы и девушку! Да?! Тьма, нет! Наша цель – убить одного-единственного человека! Только одного! Его зовут Адриан Ингрид Элизабет рода Янмэй. Все остальные потери – лишние. Наши ли, путевские – без разницы. Ясно вам, милорды?
Он перевел дух. Ощутил стыд и неловкость за эту вспышку. Ни ошибка Стэтхема, ни собственные успехи Эрвина не дают ему права кричать. Одно хорошо: хотя бы теперь спор будет окончен.
Но нет, напротив: к перепалке подключился еще и полковник Хортон.
– Милорд, попытку штурма нельзя считать напрасной. Боеспособный гарнизон Дойла не так велик. Потеря трехсот человек для них тяжела. Следующий штурм со свежими силами будет удачен. Прикажите, милорд, и мы пойдем на приступ.
– Прикажите, – хмуро кивнул Стэтхем.
– Это верное рассуждение, милорд, – добавил граф Лиллидей, и даже Роберт вставил:
– Ага.
Единодушие вассалов начинало сильно тревожить. Эрвин вопросительно глянул на Деймона, тот пожал плечами:
– Как скажешь, кузен. Хочешь – пойду авангардом.
– Пойдешь… – кивнул Эрвин. – С белым флагом.
– Прости?
– Я хочу поговорить с маркизом Дойлом. Будь добр, устрой нам встречу.
Полководцы смотрели ему в лицо. Что это – неодобрение? Почему? Эрвин не мог понять… да и не хотел.
– И прекратите дурную стрельбу! Камнеметы – отбой!
– Отбой! – рявкнул эхом лейтенант. – Отбой, машины!
* * *
Собор, как и положено храму Глории-Заступницы, имел форму правильного креста. Центральный неф венчал купол, расписанный сценами из жизни Праматери. От малейшего шороха или покашливания эхо взлетало к своду, и еще долго было слышно, как оно мечется в гулкой чаше купола. У основания свода неф опоясывал ряд круглых окон. Стекла были выгнуты и наклонены с тем расчетом, что где бы ни оказалось солнце, его лучи преломлялись и падали точно на алтарь в центре нефа. Сейчас, впрочем, архитектурная хитрость не имела силы: небо темнело от туч, по куполу холодными волнами проходился ливень. Скромный деревянный алтарь тонул в сумраке, статуэтка святой Заступницы тоскливо куталась в извечный свой балахон.
Боковые нефы примыкали к центральному с четырех сторон, фрески изображали представителей всех сословий. Крестьяне, дворяне, ремесленники, купцы шли на поклон к Заступнице – просить помощи, поддержки, совета, утешения. Глория слышит любую молитву, сколь бы мелок ни был человек. Надменной Агате и бессердечной Янмэй, и величавой Софье нет дела до простого люда, но Заступница услышит любого – будь то нищий, разбойник или бродяга. Многообразные фрески иллюстрировали ее странную отзывчивость: Глория утешает сирот, Глория благословляет юродивого, Глория и пастухи, Глория при городском пожаре, Глория дает наставления… А здесь Заступница беседует с парой бородатых парней весьма смурного вида. Эрвин не помнил притчи, потому догадывался по картинке: эти двое – видать, грабители в бегах; рискнули прийти за помощью к Заступнице, а она мигом наставила их на путь истинный, да так эффективно, что парни тут же бросили оружие и стали каяться. За этим делом и застали их люди шерифа – вон они на заднем плане, в кольчугах. Лица грабителей были плаксивыми и благостными; длинные кинжалы валялись около босых ступней Глории. Почему-то Заступницу часто изображают босоногой: в честь, видимо, ее духовного родства с чернью…
Эрвин никогда не понимал этого образа: сила слабости, благородство нищеты… Очень уж отдает абсурдом. Леди София Джессика, впрочем, часто молилась Глории и все твердила: «Эрвин, милый мой, ты просто еще слишком молод…». Так что Эрвин на всякий случай поклонился статуэтке на алтаре и тихо сказал:
– Прости.
Бросил по эфесу в чаши для подаяний, и тогда в боковом нефе гулко хлопнула дверь.
Деймон Ориджин и трое кайров-иксов окружили герцога, он знаком велел им расслабиться. В собор вошли безоружный юнец и старик – больше никого. Эрвин двинулся им навстречу.
– Маркиз, вы без эскорта?
– Зачем? – развел руками юноша. – Ваши волки, Ориджин, сожрут нас что с охраной, что без нее. Если рискнут, конечно.
– Храбро, – заметил Эрвин.
– Ходят слухи, вы – человек чести. Но, может, и врут. Мало ли, что люди болтают.
Маркиз Джеремия Дойл остановился перед мятежником, помедлил, но все же протянул руку. Эрвин, помедлив секундой дольше, пожал.
Маркизу едва исполнилось восемнадцать. Богатство и власть, свалившиеся непозволительно рано, испортили парня. Он был избалован, чрезвычайно падок до роскоши, склонен ко всякой мишуре, вроде драгоценных нарядов: сейчас, например, его бархатный камзол усыпали звезды бриллиантов и смоляные капли черного жемчуга. Число альтесс маркиза колебалось от пяти до восьми, с тремя из них (если верить слухам) он делил спальню. Пары достоинств, однако, у него было не отнять: маркиз не глуп и отнюдь не труслив. При иных обстоятельствах Эрвин мог бы с ним подружиться.
– Ваше преподобие, – Эрвин кивнул старику, что сопровождал маркиза.
Епископ Месмери, единственный советник лорда Дойла, ответил на поклон:
– Здравия вам, ваша светлость.
– Идем, – юноша указал на лавку в боковом нефе. – Незачем волкам слушать.
Эрвин пошел за ним, Деймон и кайры двинулись следом. Маркиз, казалось, только этого и ждал – деланно расхохотался, затопив эхом собор:
– Да будет вам, кайры! Не съем я вашего господина! Растревожились, как куры.
Эрвин взмахнул рукой, воины отстали. Маркиз и герцог вдвоем удалились в боковой неф.
– Мы давеча, весною, перешли на «ты», – заявил Джеремия. – Помнишь об этом?
– Вспомню, если перестанешь наглеть. Уже зарисовался смельчаком, кайры тебя надолго запомнят. Теперь хватит.
Маркиз взвесил на языке новую дерзость, но придержал.
– По правде, я рад, что ты приехал. Где ты выкопал эту дубину – Стэтхема? Злобный, что цепной пес, и говорить с людьми не умеет.
– Он предлагал тебе сдаться, – сказал Эрвин.
– Холодная тьма! Он пытался запугать нас, как последних цыплят! «Откройте ворота, жалкие путевцы, иначе спалю ваш чертов город!» Кто так ведет переговоры, а? Прогони его, если хочешь, чтобы люди тебя уважали.
Эрвин мысленно усмехнулся: эта путевская склонность договариваться обо всем! Повадки торгашей пропитали все герцогство, даже маркиз – не исключение. Что ж, в данном случае это очень на руку.
